Та, с кого был написан портрет, вскоре и сама ворвалась в покои из другой комнаты, волнами источая ароматы корицы, роз и деликатных ирисов. Мы в ошеломлении уставились на нее.

Сдерживаемые только бисерной лентой на висках, ее волосы ниспадали на плечи и спину мощной тяжелой волной. Она была одета в свободное парчовое платье огненного цвета, отделанное по краям узкой полосой мягкого черно-бурого меха, колыхавшегося при каждом шаге и обрамлявшего широкие, в средневековом стиле, рукава и дерзкий вырез, который почти полностью обнажал плечи. Огромный топаз цвета персикового бренди покачивался на ее груди, причудливо выделяясь на фоне неестественно бледной кожи.

Подобное одеяние было бы более всего уместно в будуаре, а не в гостиной, и уж точно не в присутствии мужчин. В этом, вероятно, со мной согласились бы не все, в их числе Сара Бернар и даже Ирен, но, как минимум, наряд был не предназначен для глаз посторонней особы противоположного пола.

Годфри обладал достаточным профессиональным опытом, чтобы не выдать свое потрясение при виде столь умопомрачительного зрелища. Я же привычно сохраняла выражение полного безразличия, которое кое-кто (например, Ирен, а теперь и Аллегра) именует моим «неодобрительным взглядом».

В экзотическом окружении Татьяна цвела, как самая буйная из тигровых лилий.

– Как любезно с вашей стороны прийти в такой неудобный час, мистер Нортон, – сказала она с явным акцентом, – слишком поздно для английского чая и слишком рано для декадентского венского ужина. Будем пить русский чай, – добавила она, кивнув в сторону огромного медного самовара, рядом с которым вытянулась горничная, слишком чинная по сравнению с намечавшимся событием.

Я взглянула вверх, ожидая увидеть над собой складки гигантского шатра, но обнаружила только лепной потолок.

– А это ваша секретарша, – протянула Татьяна, разглядывая меня, пока мы маневрировали среди пуфиков по направлению к круглому столу, ломящемуся от яств неизвестного происхождения. – Мне известно, что многие… деловые мужчины путешествуют с секретарями, но я ни разу не встречала в этом качестве женщин. Это не принято среди англичан, разве не так? – Оглядев меня от макушки до пят, она добавила: – Однако кто же посмеет усомниться в добропорядочности мисс… Раксли[21], я не ошиблась?

Должна сказать, я в состоянии распознать оскорбление, даже если оно скрывается за фразой, со смыслом которой я согласна. Мысленно я готова была аплодировать Татьяне.

– Никто из присутствующих во мне не сомневается, – подтвердила я вслух и вопросительно поглядела на пузатый самовар, чья медная округлость напоминала пресловутые купола-луковицы, которыми славен Санкт-Петербург. Русские, в большинстве своем, стремятся к вульгарному эффекту, лишенному какого бы то ни было изящества. Но сами они, естественно, ни за что в этом не признаются.

Татьяна кивнула горничной, и та подала оловянные кружки, над которыми поднимался пар.

– Русский чай, – насмешливо объявила Татьяна. – Prosit[22]. Она отпила, поглядывая на нас поверх края кружки, как будто мы были миссионерами на празднике каннибалов, а она хлебала кровь. Даже если бы она пролила немного, следы на ее алом одеянии остались бы незаметными.

– Да здравствует королева! – отозвался Годфри.

– Sant́e[23], – присоединилась я. Моему французскому произношению можно было доверять не более, чем искренности моего тоста.

Я попробовала напиток одновременно с Годфри. Жидкость была горячей! Вроде глинтвейна, только без вина… с пряностями, сладкая, пронизанная сильным и резким вкусом чего-то, напомнившего мне медицинский спирт. Я подавила желание закашляться, а Годфри поднял брови и едва не причмокнул губами.

Я поставила кружку на столик, так как более не собиралась из нее пить.

– Видите, почему я могу себе позволить нарушать традиции, – засмеялся Годфри. – Мисс Хаксли абсолютно надежна. И мне все равно, кто и что может сказать или подумать.

Татьяна смотрела на него с уважением, нараставшим по мере того, как он поглощал содержимое кружки.

– Но вы же женатый человек. – В ответ на его удивленный взгляд она покосилась на его левую руку. – Вы носите кольцо. – По ее презрительной интонации можно было подумать, будто она говорит о кольце в носу у быка.

Годфри это не смутило.

– Совершенно верно, – ответил он.

– Разве ваша жена, которая осталась в…

– Во французской провинции.

– …во Франции, – разве ее не тревожит мысль о том, что вы путешествуете с незамужней женщиной?

Теперь, когда преподобная Татьяна обрисовала мое положение, я мысленно покраснела. А может быть, так подействовал глоток «русского чая»?

– Моя жена – уверенная в себе женщина, – отвечал Годфри, – кроме того, я часто бываю в отъезде. Возможно, мисс Хаксли кажется ей идеальной сопровождающей.

– Наверняка так и есть.

Татьяна порыскала по столу и выудила ломтик булки, на котором высилась гора маленьких черных бусинок.

Еще среди угощений я распознала тонко нарезанное розовое мясо, явно ледяное, как и все прочие закуски, видимо, для контраста с горячим напитком. Но для себя, помимо нескольких веточек петрушки, я вообще не нашла ничего привлекательного: сплошь неаппетитная, сырая и скользкая, холодная пища из неизвестных источников.

– Простите, я не особенно сведуща в западных манерах, – сказала Татьяна. – Там, где я прожила большую часть жизни, женщины – или всё, или ничто. То есть они или задают мужчине самые границы его существования, занимают весь его разум, сердце и душу, или являются просто прислужницами. Редко встречаются такие, кто не становится ни страстью, ни вещью.

– Мисс Хаксли всегда казалась мне исключительной женщиной, – ответил Годфри. – Кроме того, я считаю, что женщины способны на большее, чем две крайности. Тем они интереснее.

Татьяна снова взглянула на него, не мельком, как читают выражение лица, но глубоким изучающим взглядом, чтобы охватить всю его персону, от поверхности до сокровенных глубин. Ни одна полоска на брюках не осталась незамеченной, ни одной щетинке на его гладко выбритом подбородке не было позволено ускользнуть.

Это встревожило меня, тем более что я не могла сразу понять причину своего внезапного беспокойства. Мне подумалось, что, наверное, так охотник издалека приглядывается к будущей добыче.

– Как вам удалось так возвыситься? – спросила она, с хрустом откусывая булку с икрой. Этот звук напомнил мне известную сказку о великане, грызущем кости англичан.

– В Ротшильдах мало высокого, разве что их нынешнее положение в обществе и финансовый успех, – произнес Годфри тоном, который показался мне довольно задиристым. – Сам же я не более чем адвокат с некоторым опытом в международном праве. Таковы факты.